экономические новости мира

Mikhail Klimentyev / ZUMAPRESS.com / Global Look Press

Когда в новогоднюю ночь президент Путин сказал, что в стремлении добиться лучшего будущего у россиян «помощников никогда не было и не будет», он лишь перевел на общедоступный язык метафору «острова свободы», которую ранее употребил патриарх Кирилл, описывая РПЦ в ее конфликте с Константинополем вокруг украинской автокефалии. Сквозящая в этом образе аналогия с «кубинским экспериментом» придает ему двусмысленности, но проясняет причины возвращения в политический дискурс мифологемы «остров Россия» как социальной модели. 

В этих словах патриарха и президента — растущее в политических кругах РФ ощущение фатальной изоляции страны во враждебном мире, попытка ее мистической (переходящей порой в апокалиптическую) репрезентации как крепости на острове. Ее судьба — стоическое одиночество и защита «собственного пути», без друзей и помощников в неясном направлении. Это утверждение иррациональной «особости» России амбивалентно сочетается с модернистской ставкой на «цифровое будущее», немыслимое между тем без интерактивной коммуникации с постиндустриальным миром, принятия парадигмы доверия и предсказуемости, на которых основаны морфология и динамика современного общества. 

Режим международных санкций играет в этом комплексе фобий и упований роль ультиматума от осаждающих крепость враждебных армий. Повышение налогов и пенсионного возраста, а также наращивание финансовых резервов страны выглядят реквизициями для пополнения запасов провианта. Демонстрация новых чудо-ракет — знаком решимости гарнизона держаться любой ценой, а разрыв с Константинополем — обновлением претензий на обладание эксклюзивной сакральной вертикалью, прямо связующей «остров Россию» с Градом Небесным. Страна все больше видится неуловимым рассудком градом Китежем, исчезающим при появлении врагов в водах мистического озера и возникающим вновь «цел, но невидим». Это символ невротического напряжения между реальностью и мифом, где первой готовы пренебречь ради полноты воплощения эффектов второго. 

В новых умонастроениях элит обнаруживается удивительно незамеченный армией экспертов кризис идентичности русской власти и русской церкви, всегда пребывавших в известной «симфонии». Теперь эта симфония звучит так, будто ансамбль духовной музыки пытается выдать атональную импровизацию.

Вспомним, что глубинной, почти подсознательной основой самосознания Русской Власти с XVI века до ушедшего 2018 года была концепция игумена Филофея «Москва — Третий Рим», подразумевающая прямое и гордое наследование Россией великим империям Европы в их светском и духовном содержании. Всяческое подчеркивание преемства православной Византии, от которой Русь получила истинное христианство и уникальную государственность, став их хранителем и гарантом, было основой идеологической легитимации и глобальных амбиций российской власти до последнего времени. Уместно вспомнить не только многовековые планы «возвращения Царьграда», но и недавний апологетический фильм о Византии, поставленный архимандритом Тихоном Шевкуновым, — как о «величайшем в мировой истории и необычайно жизнеспособном государстве», создавшем Русь — свою «духовную преемницу». Или удивительную метафору, прозвучавшую из уст Владимира Путина, назвавшего античный Херсонес, где якобы крестился «от греков» князь Владимир, «нашей Храмовой горой».

Kremlin Pool / Global Look PressКак путинская Россия постепенно превратилась в тоталитарную антиутопию Стругацких

Теперь это великолепие рухнуло в одночасье: Вселенский патриарх объявлен раскольником, а президент РФ называет главную церковь православного мира «стамбульским приходом». Историческое и политическое значение этого шокирующего разворота (который ввиду отсутствия догматических противоречий, разумеется, никаким «церковным расколом» не является) переоценить невозможно — это тотальный кризис отечественного самосознания в результате жесткого «развода» с Украиной. Как можно называться «третьим Римом», презирая «первый» и предав анафеме «второй»? 

Как можно продолжать гордиться преемственностью от латинян и греков, признанных предателями истинной веры и просто «разбойниками»? Кто мы теперь такие и кому наследуем? Какова теперь наша миссия в мире, кто готов ее понять и признать? Где теперь истоки российской духовности и государственности, еще недавно видевшиеся в Киевской Руси, которая крестилась при Владимире константинопольским духовенством на берегах Днепра, а первые свои святыни ставила в Киево-Печерской Лавре — третьем уделе Богородицы?

В этой виртуальной «войне за веру», где, по меткому выражению протодиакона Андрея Кураева, «сошлись фантомы давно уже мертвой Византийской империи и не менее мертвого Советского Союза», на кону оказалось слишком многое. Отсюда и столь болезненная реакция. Ведь теперь именно Киев — в составе константинопольского патриархата — имеет куда больше политических шансов и культурно-исторических оснований стать ведущей силой восточно-европейского православия, нежели осудившая всех и затворившаяся в московских лесах РПЦ. А странное воззвание патриарха Кирилла к римскому папе с обидами на Киев и Константинополь делает эту ситуацию вовсе гротескной. 

Третий Рим отрекся от первого и второго и выглядит теперь «цивилизационным сиротой» — потому и появилась потребность в перезагрузке сюжета: мы ни от кого не происходим и нам никто не нужен.

Концептуальная метафора «острова Россия» кажется здесь спасительной, отсылая к мироощущению Москвы конца XV века, осознавшей себя после захвата Константинополя турками и провала Флорентийской унии хранительницей патента на православную державность. Это умонастроение выразил неизвестный автор «похвалы» Василию III: «Ты еси мудрая держава, искони бе, самодержавный государь ты еси!», «Есть бо по всем море и островем грозная твоя и крестная херугви. Их же боятца латынстии языци — литва, ляхи, немци — и всяко бесерменское племя». Часть этой цитаты взял в качестве эпиграфа к своей статье «Остров Россия. Перспективы российской геополитики», вышедшей в 1993 году и переживающей сейчас второе рождение, филолог и социальный философ Вадим Цымбурский.

Об этой работе вспомнили через четверть века, но весьма своевременно. В ходе презентации прокремлевским фондом ИСЭПИ главного труда покойного мыслителя «Морфология российской геополитики и динамика международных систем XVIII–XX веков» (восстановленного из черновиков Борисом Межуевым) руководитель фонда Дмитрий Бадовский отметил, что работа над подготовкой текста книги началась «еще до трагических событий на Украине». То есть до того, как важнейшие для концепции Цымбурского понятия, такие как «лимитроф», «буферные территории», «похищение Европы» приобрели особую политическую актуальность, а система «Россия — Европа» стала переживать «сильнейшую проверку на прочность при посткрымском противостоянии с Западом». Бадовский сравнил нынешнюю ситуацию с новым «стоянием на Угре», завершившимся, как и первое «стояние», «обретением Россией полного суверенитета и новой роли в мировом балансе сил».

Александр Архангельский: власть может согласиться с запросом на «сильную руку» и начать репрессии

Такие исторические параллели, конечно, хромают. На Угре Иван III все же противостоял ордынскому хану Ахмату (будучи при этом союзником крымского хана Менгли), а не «европейским колонизаторам». Да и дань Орде после «стояния» выплачивать не перестали. К тому же говорить о «мировом балансе сил» применительно к концу XV века рановато: эти силы тогда еще точно не сформировались, ведь Колумб только намечал свой кружной путь в Индию. Однако смысл «натягивания» ситуации XV–XVI веков на век XXI понятен: Россия — остров, «вещь в себе», суверенная сущность, не нуждающаяся в истоках и преемствах, союзниках и помощниках. 

Kremlin Pool / Global Look Press

Стоит заметить попутно, что судьбы интеллектуальных конструкций в нашей стране своеобразны — их либо не замечают вовсе, либо запоздало «берут на вооружение» как «единственно верные» (предельно при этом упрощая) и воплощают в жизнь с энтузиазмом неофитов, не понимая, что концепция — не «учение», она призвана рационально объяснять мир (причем в строго определенных рамках), а не возвещать истины и служить инструментом переделки миропорядка. Так у нас сделали «учением» и своеобразно воплотили теорию немецкого экономиста Карла Маркса. И не дай Бог, если нечто подобное случится с концепцией Вадима Цымбурского… 

Он был сильным и оригинальным мыслителем — кстати, убежденным сторонником модели «либеральной империи», объединяющей развитые страны Демократического Севера, частью которого может и должна стать новая Россия. Именно эту идею использует Анатолий Чубайс перед парламентскими выборами 2003 года. Цымбурский не раз переосмысливал эту конструкцию, но не отказался от нее полностью до своих последних дней. Однако после окончания «романтического периода» конца 80-х — начала 90-х годов в отношениях РФ и Запада и в свете наступивших затем разочарованиях он сформулировал концепт «Острова Россия». При этом главный пафос его — не в самоизоляции страны, а в утверждении «принципиальной возможности оправдать ее опыт», в акценте на обустройстве «коренной», «островной» России. Той, какой она сложилась в XVII веке и какой снова стала после распада СССР, безопасно отделившись от главных этнокультурных платформ (романо-германской и азиатской, с их вечными претензиями и конфликтами) «лимитрофными» «территориями-проливами». В разной степени к последним были отнесены страны Прибалтики, Восточной Европы и Закавказья, а также — частично — регионы Центральной и Средней Азии. 

Разумеется, геополитика Цымбурского сегодня во многом устарела, он писал свои главные работы тогда, когда интернет у нас был диковиной, а над политической мыслью еще довлели фантомы контроля над «территориями» и «проливами». Сегодня территории сами по себе мало что значат, они ни от кого не защищают и ничего не связывают: для кибероружия не существует «буферных пространств», а для финансовых рынков и электронных коммуникаций — государственных границ и суверенитетов. Больше того, вульгарное толкование концепции «острова Россия» и ее постановка на «идеологическое вооружение» стали бы сейчас скорее поддержкой Запада в «сдерживании» России, служа инструментом ее ослабления и деградации в бесплодной изоляции. 

Но важнее другое: главное у Цымбурского — осознанный отказ страны после распада СССР от имперских и псевдоимперских амбиций и соответствующей активности в далеких от нее краях Запада и Востока, от сомнительных и рискованных геополитических игр. 

Вместо этого должно произойти сосредоточение на внутренних делах и обустройстве собственных территорий.

Ученый придавал особе значение Юго-Западной Сибири и Восточному Уралу. Земли между Екатеринбургом, Оренбургом и Кемерово он называл «парадоксальной сердцевиной» страны, «второй Великороссией». И даже предлагал перенести столицу РФ в Новосибирск.

Никакого «особого пути» у России нет. Экономист Дмитрий Травин — о судьбе нашей страны

Цымбурский писал, что »«островитянский» выбор России может быть лучше всего рационализирован как предпосылка для наведения ее геополитического фокуса не на «азиатский мир» и не на «диалог с исламом» ради нового континенталистского виража, а на тот свой восток, для которого исламские проблемы — далекий запад, а еще больший восток — уже обе Америки». И далее: «Естественнее усмотреть в Новой России с ее неосвоенностью и нестерпимым очаговым хищничеством, легендарными ресурсами и экологической планетарной престижностью альтернативу, сохранявшуюся у нас 300 лет и содержащую такие аспекты, как и неотторжимую от проблем сибирской инфраструктуры новую постановку вопроса об Океане для «острова России», и новые отношения с Америками и той же старой Европой, и обретение себя нашей страной в мировом раскладе первой половины XXI века». 

При этом стратегическим ориентиром РФ, писал Цымбурский в другой работе с характерным названием «Геополитика для «евразийской Атлантиды», «должен стать секулярный геополитический проект, который бы укреплял нынешний «остров» страны-цивилизации, будучи свободен от публичных апелляций к сверхсмыслам, лишенным достоверности как для большинства сегодняшних русских, так и для наших потенциальных зарубежных, не скажу союзников, но попутчиков». 

Именно так понятая и принятая концепция «острова Россия» сыграла бы серьезную оздоровляющую роль для отечественной политической парадигмы. Но настроения влиятельной части российских элит видятся иными по факту: «остров Россия» мыслится не как обширное пространство перспективного освоения, а как средневековый замок, укрепленный плацдарм для контроля важных коммуникаций и внезапных контратак. Или того проще — как повод сказать, что в осажденной крепости начальство не выбирают, а приказы не обсуждают — совсем как на кубинском «острове свободы». Скорее же — понемногу того и другого, в разных головах и «башнях». А на деле — претендующий на роль новой идеологии пиар-набор для конъюнктурного политического бульона. С этим еще можно бы смириться: мало ли подобного мы насмотрелись? Но ведь завтра кому-то придет в голову ввести в стране, для вящей достоверности, режим жизни, свойственный осажденным крепостям, а это уже штука малоприятная — особенно ввиду того, что врагов явно изображает кто-то из княжеской обслуги. 

Mikhail Klimentyev / ZUMAPRESS.com / Global Look Press

Вадим Цымбурский много и чрезвычайно актуально для нынешнего времени писал о комплексе «похищения Европы», издревле владеющем умами отечественных элит и толкающем их на рискованные авантюры в удаленных от самой Европы местах — от Манчжурии до Афганистана и Кубы, но с очевидной целью заставить Запад отвести стране видное место в европоцентричном мироустройстве (как тут не вспомнить о сегодняшней Сирии). На деле же «похищение Европы» и предлагаемое Цымбурским «островитянство» — две стороны одного чаемого вектора развития: России, в силу ее огромности и сложности, нельзя войти в Европу (тем более — захватить ее или взять в заложники ее интересы), но можно ею, в определенном смысле, стать, занявшись внутренними задачами и обустроив собственные регионы институционально и технологически. 

Не случайно, когда хотят сделать комплимент столичным властям, обоснованно отмечают, что Москва сегодня «стала полностью европейским городом».

Это и есть ментальный и политический императив, традиционный и одновременно остро актуальный для России, он лишь затуманен амбициями, фобиями и комплексами отечественных «элит», доверяющих лишь аргументам силы и уклоняющихся от выбора — разумного, но предполагающего риски для их нынешнего статуса. «Сжавшись» во время распада СССР и пожертвовав имперскими химерами, «коренная» Россия спаслась от гибели. Сейчас время заняться своими территориями, не отсекая их от глобального мира, а органично встраивая их в него на базе адекватно понятных либеральных принципов и ценностей. Их глубинные истоки вместе с рождением основ современного миропорядка Цымбурский находил во втором тысячелетии до нашей эры, анализируя союзные договоры хеттов, рамсесидского Египта и Микенской Греции, где впервые гарантии личности были сделаны условиями большой геополитической сделки. 

Именно в таком подходе, а не в сценарии бегства на «остров Россия» и попытке отгородиться от мира «ничейными» территориями, расколами и ракетами, — главное содержание концепции Цымбурского, по-прежнему важное сегодня. Правильно понятое, оно может много дать для рационального проектирования нового и достойного места РФ в глобальной мир-системе, открывающего для страны ее возможности, а не закрывающего их.

Экономист Никита Кричевский: в 2019-м нас ждут саботаж власти и пламя массового недовольства

Сны разума раньше рождали чудовищ, а теперь плодят вводящие в заблуждение фейки. Характерно, что в сознании самих россиян образ страны-острова носит скорее пародийный и отталкивающий, нежели драматический и привлекательный характер. Вспомним хотя бы «остров невезения» из «Бриллиантовой руки». Современная масс-культура в «Обитаемом острове» Фёдора Бондарчука также определяет через этот образ пороки, а не достоинства политической системы, как и задумывали Стругацкие. Пора бы всем разглядеть: Россия — не остров, никогда им не была и никогда не станет. Это большая и сложная страна, расположенная между Европой и Америкой, — вот что определяет ее политическую географию, которая, в отличие от геополитики, занимается фактами, а не спекуляциями.

Во времена своего наивысшего могущества — от Петра и Александра I до СССР — Россия была активно действующей в глобальном мире силой. И создавала, а не разрушала его нормы или бежала от них, была прочно встроена в европейские расклады и парадигмы (пусть часто с их «изнаночной», альтернативной стороны, что тоже по-своему очень значительно). А «золотой» и «серебряный» века русской культуры прямо связаны с предшествующими глубинными контактами с Европой. 

Пушкин без Байрона, Гоголь без Гофмана, Толстой без Гюго, Достоевский без Диккенса и Сервантеса, Петербург без Растрелли, Кремль без Фиораванти и Солари, «сталинское барокко» без Пиранези — кто может себе такое представить?

И даже большевистским экспериментом и советской империей со всеми их взлетами и трагедиями мы во многом обязаны именно излишней восприимчивости к западным интеллектуальным построениям. Но ошибки нужно исправлять, а не подыскивать им обоснования. Тем более страна не может сбежать на выдуманный остров и изолировать себя от мира сейчас, в эпоху глобальных коммуникаций, на которых стоят современные культура, экономика и социум. И, главное, в этом нет никакой осмысленной нужды. Удивительно, как много исторической правды, ясных перспектив и обоснованных планов открывается с признанием этого очевидного факта. Метафоры очень важны для понимания реальности. Не надо только путать их с призраками и декорациями, жить в которых не столь страшно, сколь неудобно. 

Свою статью «Остров Россия» Вадим Цымбурский закончил словами, «каковые многим нашим экспертам должны представиться кощунством: для России сейчас очень хорошее время, дело только за политиками, которые это поймут». Эти слова справедливы и сейчас, спустя 25 лет после того, как были сказаны. Здесь можно усмотреть повод для осторожного оптимизма: пациент скорее жив, несмотря на лечение.

Автор — старший научный сотрудник Научно-образовательного центра УрО РАН и Челябинского госуниверситета, кандидат политических наук.

Публикации рубрики «Мнение» выражают личную точку зрения их авторов.

Источник: znak.com